Медвежий замок - Страница 90

К оглавлению

Взгляд женщины застыл на лежащих там консервированных продуктах.

– Откуда это у вас? – с некоторым замешательством спросила Елизавета Карловна.

– Из вашего склада.

– Наш склад давно… – И она осеклась. – Это было при казарме?

– Почему было, склад забит под крышу, только со сроками хранения непонятно, дат нет.

– И не должно быть. Вы нам позволите туда зайти?

– Это ваш хутор и все здесь ваше, а не мое.

На порог вышел Иосиф, глянул в корзину, обменялся понимающими взглядами с Елизаветой Карловной и вернулся в дом. Ну, ну, господин «абориген», влет опознал консервированные ананасы со сладкой кукурузой.

– Я вас провожу в палату, корзинку оставьте здесь, для девушек возьмите фруктовое драже.

– Здесь нет девушек.

– Ну женщин. Ах да, вы же не знаете! Ваши мальчики оказались воительницами.

– Валькирии?

– Я врач, а не знаток обычаев этого мира.

Они обошли дом и через приемный покой вошли в самую обычную больничную палату. Девушки вполголоса разговаривали, но при виде посетителей замолкли, а когда разглядели Норманна, засмущались и покраснели.

– Выздоравливайте поскорее!

Открытые коробочки вложил в руки валькирий и понял причину смущения – под тонкой простыней девушки лежали голышом. В этот момент через противоположную дверь вошел Максим, глянул на конфеты, что-то ласково сказал раненым валькириям, затем подошел к Норманну:

– Приходите почаще, они считают вас своим кумиром.

– Ага, вырубят из пенька мою статую и начнут приносить в жертву пленников.

– Крещение Скандинавии огнем и мечом уже закончилось. Язычники ушли в Америку.

– А эти валькирии? Крещеные или верят в Одина?

– Они с норвежских берегов, а Один из датской мифологии.

– Какая разница, – отмахнулся Норманн.

– Можете считать, что разница в поклонении идолам. На севере почитают Тора, который живет на холме Ви, что на острове Готланд.

– А где находится город под названием Нидарос?

– Это Тронхейм, сейчас там резиденция епископа.

– Как я заметил, вы говорите по-норвежски.

– Нет такого языка, я говорил на стародатском. Собственно, и в двадцать первом веке в Норвегии говорили на датском диалекте.

– Сколько же вы знаете языков?

– Более двух сотен.

– Ого! От одной грамматики голова распухнет.

– Если говорить о Скандинавии, то у них еще нет ни грамматики, ни письменности.

– Ну, уважаемый доктор, здесь вы не правы! Скандинавские руны широко известны.

– Вы путаете известность с популярностью в некой среде любителей.

– Не придирайтесь к словам.

– В Скандинавии руническое письмо появилось вместе с христианскими миссионерами.

– Католическая церковь признает только латинский язык и латинский алфавит.

– Абсолютно правильно! До середины шестнадцатого века вся Европа писала на латинском языке.

– Что? Разве испанцы с французами не имели своей письменности?

– Впервые национальная письменность появилась в Кастилии и датируется 1507 годом. С тех пор испанский язык называется Castellano.

– Слишком поздно.

– Французы и англичане начали писать на своем языке через тридцать лет, а эстонцы в 1892 году.

– А скандинавы придумали руны?

– Никто ничего не придумывал, из двадцати четырех рунических знаков старонемецкой письменности для датчан и шведов хватило всего шестнадцати.

– Так мало?

– Язык бедноват.

– Но я все же прав! У скандинавов есть письменность.

– Пожалуйста, если вы так хотите, но о грамматике и не заикайтесь. Ее не может быть по определению.

– Почему? За века должны появиться определенные правила написания.

– Я же вам сказал, что самая древняя скандинавская руническая надпись гласит о крещении датчан.

– А почему сохранилось так много рун?

– Мы с вами так и кружимся на одном месте. Через полторы тысячи лет после гибели Александрийской библиотеки скандинавы научились выбивать на камне палочки, которые обозначали тот или иной звук.

– Другими словами, письменность у них появилась совсем недавно. Я правильно понял?

– Первая скандинавская руническая надпись младше вашей Москвы. Значит, и письменность в зачаточном состоянии.

Отлично! Хирург оказался знатоком истории и лингвистом, специалистом по языкам четырнадцатого века.

– Какие прогнозы на выздоровление этих милых барышень? – поинтересовался Норманн.

– А, ерунда. У обеих проникающие раны в брюшную полость с повреждением кишечника.

– Ни фига себе ерунда! Это же конец, путевка на небо!

– Да бросьте! Не надо путать эти примитивные пики с огнестрельным оружием. Пуля разорвет в клочья весь кишечник.

– А меч или пика нежно погладит?

– Молодой человек, вы ничего не смыслите в медицине, так что слушайте и молчите.

– И спросить нельзя? В конце концов, это мои солдаты!

– Как быстро вы адаптировались в этом мире!

– Память предков, по-научному – атавизм.

– По-научному это называется «недержание болтологической железы», – усмехнулся профессор.

– Сколько моим валькириям здесь лежать?

– Неделю, затем две недели легкий труд. Через месяц можете их отправлять на войну.

– Они же умирали?

– Обычная потеря сил, очистили рану, зашили кишки. Операция не сложнее банального аппендицита.

– Вы ничего не приукрашиваете?

– Врут, когда боятся сказать правду. К тому же люди этого времени очень восприимчивы к медикаментам.

Норманн начал прощаться, он узнал, что хотел, даже больше. Профессор Максим оказался и полиглотом, и знатоком истории. Ох, не просты эти хуторяне, и живут они здесь не из-за страха перед окружающим миром. А вывод только один, у хранителей портала должен быть ключик к возвращению домой. У него есть шанс подать объявление: «Меняю замок на берегу Онежского озера на двухкомнатную квартиру в Петербурге». Вечером устроили пир. В закромах военного склада разыскали и варенье из грецких орехов, и цыплят табака в сметанном соусе, и устриц в винном соусе. Единственной темой разговора являлась открывшаяся перспектива вернуться домой. Из патриотических побуждений пили только итальянское вино, а пели только русские песни. Ахилл со слугами убеждали отправиться с ними в век роскоши и золота, а Норманн гарантировал «тихое» оформление необходимых документов и праздную жизнь на берегах Невы.